Ставшее  достаточно традиционным   в лингвистике,  начиная  с 20-х годов прошлого века, исследование языковедных проблем по числительным особенно много может дать для выявления их широких семантических связей[1]. Предметом настоящего сообщения будет типология некоторых из образных употреблений производных от числительного «два». Cинонимические связи такого слова, как рус. два, изучены достаточно детально[2]. Ниже приводятся  некоторые из возможных его контекстуальных значений в поэтическом языке и типологических параллелей к переносным значениям слов, образованных от этого числительного.

В христианской лексике, описывающей и клеймящей человеческие пороки, в частности, древнерусской преимущественно  церковнославянского происхождения, видное место принадлежит сложным словам (часто калькам дренегреческих), первой  частью которых является одна из форм основы изучаемого числительного. Сложные прилагательные этого типа обозначают противоестественное и/или безнравственное соединение  в одном лице разных эмоций и жизненных установок. Пушкин мастерски использует в этом смысле заимствованное из древнерусского (или из русского извода церковнославянского) прилагательное двуязычный «лукавый» (засвидетельствовано уже в Изборнике Cвятослава 1076г., л. 136: ГРЂШНЫИ И ДЪВОІАЗЫЧНЫЙ., ср. в том же тексте производные существительные: там же, л. 135: ГРЂШНИКЪМЬ И ДЪВОІАЗЫЧНИКЪМЬ; последнее встречается и в  Пандектах Антиоха по списку XIв., 73[3]; оба слова в русской форме двуязычный, двуязычник с производными двуязычность, двуязычество, двуязычие сохранялись в языке ХV I I I в., где известна и предикативная форма двуязычен точно в  той же функции, что у Пушкина: Он двуязычен, на его слова положиться неможно[4] ). В пушкинской  эпиграмме «К бюсту завоевателя» (Пушкин, Соч., І І І, 206) сохраняется или  оживает исходная внутренняя форма слова, в которой существенно присутствие двух противоположных начал:

Напрасно видишь тут ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку
И гнев на хладный лоск чела.

Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.

Восходящее к древнерусскому основное значение «лукавый» у этого прилагательного в характеристике Александра І-го поддерживается сравнением со строкой «Властитель слабый и лукавый» в 10-й главе «Евгения Онегина»[5].

Кроме сложных прилагательных этого типа, к которым кроме приведенного принадлежат еще и такие, как двоедушный (др.-рус.  ДВОДУШЪНЫИ, Поучения Ефрема Сирина 1377г., л.35, cр. cиноним с другим суффиксом ДВОДУШИВЫИ,  Пандекты Антиоха по списку XIв., 181, и производное  существительное ДВОДУШИІЕ, там же, в языке XV I I I в. двоедушный, двоедушие, двоедушник[6] ),  двуличный[7] (др.-рус.  ДВО(ІЕ)ЛИЧ/Ш(Ь)НЫИ:  Палея X IVв., Завет Асиров, 133 и позднейшие тексты, в языке XV I I I в. двуличный, двулишневый[8]), к словам, имеющим значение подобной отрицательной нравственной характеристики принадлежит и прилагательное двойной в таких сочетаниях, как  с двойным дном. Сходным образом в древнерусском  ДЪВОИНЫИ в сочетании типа Срдцьмь дъвоинымь (Изборник 1076г., л. 184) служит синонимом прилагательных ДВОДУШЪНЫИ[9]  и ДВОМЫСЛИВЫИ[10] ; у Петра I-го и позднейших авторов XV I I I в. одним из значений рус. двойной было «двузначный, двусмысленный» : ср. «под двойною и лживою вывескою»[11]. В философском словаре лирики Тютчева, как позднее у символистов, двойной относится к противоречивости мироздания: к душе- «жилице двух миров»[12] поэт в стихотворении «О вещая душа моя» обращается со словами:

О как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.

У символистов (например, в заглавии стихотворения Мережковского «Двойная бездна», в тексте которого под влиянием Достоевского соединяется «верхняя» и «нижняя» бездны) это прилагательное относится к сочетанию двух полярных принципов.

Уже в философском трактате Радищева двойственная природа человека характеризуется посредством сложных прилагательных церковнославянского типа двусущественный, двуестественный[13].  

Вместе со словом двойной архаические сложные прилагательные двужалый, двугласный (встречается уже у Державина), двустолпный, двусветлый, формально построенные по тому же типу, что и рассмотренные выше, но означающие слитность и нераздельность, применены в «Венке сонетов» Вячеслава И.Иванова[14]. Основная его тема - единство двух любящих. Она раскрывается посредством  повторов числительного два (и его синонимов оба и чета) в комбинациях с разными существительными- как (редко) абстрактными (две силы), так и конкретными, обозначающими два лица по их занятиям (два трубача, два толмача, два посла ) и два их образа (две тени), двух животных (два орла,  два ворона, два коня, два скакуна, два вола), две парных части тела (два ока, два бельма, два крыла, две руки, два плеча), два предмета (два кольца, два ствола, два листа, два пламени, два светоча, два метеора, два знамени, две дуги, два ветрила) или два знака (два знаменья). Идея единства передается сочетанием слов, обозначающих парность или двойственность, с символами цельности и объединенности:

Так двум была работой красота
Единая, как медь двойного сота[15]…;
Единая двух кóней колет шпора;
В нас волит, нас единый гонит дух,
Как свист бича, безумит жадный слух
Немая весть двойного приговора[16].
…Мы, рдяных врат двустолпная опора[17]…
Одной судьбы двужалая стрела[18].
Двусветлый дар струит, чтоб темь пила[19]…
Единых тайн двугласные уста[20]

В любовной лирике одним из самых частых производных от рассматриваемого числительного оказывается по отношению к двум любящим, в том числе и при их окончательном расставании, слово двое:

…это двое любящих («Поэма конца» Цветаевой).

У той же Цветаевой в ранних стихах («Дикая воля») это же слово выступает в предельно широком философском значении, выходящем за рамки общеязыкового[21]:

Чтобы в мире было двое:
Я и мир! 

Сходные два употребления в поэтической речи русского Серебряного века можно видеть и у наречия вдвоем, которое может субстантивироваться в своем значении свидания любящих наедине друг с другом:

За три месяца
Первое вдвоем («Поэма конца» Цветаевой; в этих строках обыгрываются производные от названий первых трех целых положительных чисел).

Это наречие завершает любовное стихотворение Ахматовой 1922 г.:

   И на пышных парадных снегах
   Лыжный след, словно память о том,
   Что в каких-то далеких веках
    Здесь с тобою прошли мы вдвоем[22],

Для исследования возможных интертекстуальных связей  важно, что в том же трехсложном размере, в сходных синтаксических конструкциях с временным уточнением «в веках» и с предлогом с за 10 лет до этого  в 1912 г. это же наречие как заключительное в строфе и в стихотворении было применено по отношению к Богу в стихах Кузьминой-Караваевой- будущей матери Марии:

Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоем[23].

Такое переносное употребление наречия вдвоем у Блока засвидетельствовано начиная со второго тома:

   И у светлого дома, тревожно,
   Я остался вдвоем с темнотой … (« Я неверную встретил у входа»).

Это словоупотребление с существительным женского рода, которое для поэта-мужчины как бы служит эквивалентом женщины, в постсимволистский период было использовано  (в сочетании, которое теперь  может быть воспринято как почти пародийное) Пастернаком в одном из тех стихотворений тридцатых годов, где была сделана попытка воспользоваться лирическим словарем для «одомашнивания» общественной темы:

Революция, ты – чудо.
Наконец-то мы вдвоем…

Для русской эмоциональной лексики, в особенности в поэтической речи начиная с символистов, существенны такие вторичные значения образованных от числительного  два слов, как глагол двоиться в стихотворении Иннокентия Анненского «Тоска миража»:

Но ты –то зачем так глубоко
Двоишься, о сердце мое?[24]

По отношению к одному человеку и его непарным частям (как сердце) понятие раздвоенности представляет собой отступление от стандарта (в  романтической поэзии и ее продолжениях) или от нормы (отсюда и патология расщепленной или раздвоенной личности шизофренического типа, которую с использованием этих слов могут описывать не  только произведения художественной литературы, но и научные сочинения, например, психиатрические и социологические).  Говоря о «мучительной раздвоенности сознания»[25] у того же Анненского, исследователи отмечают значимость для него темы «двойника» (и, добавим, функционально сходной с ним «тени» или «куклы» в его трагедиях на античные темы). В оригинальном стихотворении Анненского с таким названием, возникающий двойник

… волновал
Обманом вторых очертаний[26].

Эта тема двойника и тени, начиная с романтиков, говорила об удвоении героя (от Шамиссо и Достоевского до Шварца) или его непарных частей тела (Нос у Гоголя). Производные от числительного два и их синонимы в таком контексте приобретают тревожное или отрицательное значение.

Блок, которому эта тема была близка в его собственном творчестве (cр. «Быть может, себя самого Я встретил на глади зеркальной», стихотворение 1909г. «Двойник»), и Анненский переводили стихотворение Гейне «Двойник» (Doppelgänger; первая часть  немецкого сложного слова представляет собой заимствование XV I I в. из французского[27]). Андрей Белый посвящает теме «Двойников» и «двух я» у Блока заключительное эссе своей книги воспоминаний о Блоке[28].

При описании интеллектуальных операций двойственное отношение , иногда связанное с двусмысленностью или двояким смыслом, предполагает затрудненность или даже  неосуществимость  выбора из двух возможностей.  Такого рода семантическое развитие производных от данного числительного находит параллели в значительном числе индоевропейских и афразийских языков. Наиболее известным примером представляется нем. Zweifel «сомнение»,  zweifeln «сомневаться» и родственные слова древних западногерманских языков (др.-в.-нем. zwīval «сомнение», zwīvelen “заставить усомниться”, др.-сакс. twīflian)  и готского (tweifl), происходящие из и.-е. *dewy-plo-> лат. du-plus, умбр. t u p l e r, t u p l a k[29]. Под вероятным немецким влиянием такое же семантическое развитие производных от балто-славянского числительного «два» осуществилось в западной части южной (балканской) славянской языковой области - в сербо-хорватском и словенском языках, а также в древнепрусском языке[30].  В древнепрусском кроме того обнаруживается  семантическая ассоциация dvi-gubbus «двойной»;  dvi-gubbūt  «сомневаться»; dūrai  «страшный». Параллельным германскому семантическому развитию можно считать и отраженное в лат. dubius, dubio: duō. Прямое смысловое соответствие древнепрусскому обнаруживается в словах этого корня в романских языках, составляющих наряду с семантикой и прагматикой основную сферу интересов Н.Д.Арутюновой, которой посвящается эта статья. Связанное по происхождению с основой лат. dubius франц. doûte «сомнение» было исходным для формирования значений франц. redoûter, redoubtable. В настоящее время семантические аналогии для древнепрусской и романской эволюции  значения «страшный, опасный» в производных от «два; двойственный, сомнительный» из древних индоевропейских диалектов можно указать также в древнеармянском и греческом (т.е. в греческо-армянской части восточно-индоевропейской  диалектной области) и  в южно-анатолийском (лувийском). В.Пизани выcказал предположение, по которому др.-арм. erknčim «боюсь» является производным от erku «два» «как нем. zweifeln от  zwei и так же как deίdw (*de-dwoy-a) cодержит основу  *dwi-, отраженную в dίV  и т.п. (ср. doiή «сомнение»:  doiόV «двойной», лат.  dubius: duō)»[31]. По отношению к греческим словам (en doiή «сомнение» и deίdimen «мы боимся») подтверждение такой этимологии Бенвенист[32] нашел в гомеровских строках ( «Илиада», IX, 229): lίhn mέga phma... eisorόwnteς deίdimen; en doih de sawsέmen h apolέsqai nhaς

«Горе большое …мы в страхе предвидим. Ибо сомнительным стало, удастся ль суда отстоять нам» (пер. Минского). Аналогичное  подтверждение в архаическом поэтическом тексте этимологических связей между словами, первоначально связанными с индоевропейским числительным «два», можно было бы видеть в первой строке древнеармянского гимна Вахагну, переданного Моисеем Хоренским:

erknēr erkin, erknēr erkir (вариант erknēr erkin  ew  erkir)

«В муках рождения находилось небо, в муках рождения находилась земля»[33].

Если принять часто высказываемую в словарях древнеармянского языка гипотезу, по которой др.-арм. erk-n-el «мучиться родовыми муками»,  erk-n «мучение при родах, страдание» связаны с др.-арм. erknčim «боюсь, ожидаю в глубокой печали», ср. также греч. эол.диал. edύna «мучение, боль», др.-ирл. idu  [34], то возникает возможность предположить в приведенной строке след древней figura etymologica. Одно из возможных объяснений древнеармянских названий «земли» erkir и «неба» erkin заключается в предположении, что они образованы от индоевропейского (и древнеармянского) числительного «два» с помощью соотносительных суффиксов -*-r  и *-n, относившихся соответственно к «пассивной (женской)» или «активной (мужской)» половине[35]. В таком случае можно попытаться восстановить исходную восточно- индоевропейскую диалектную схему структуры первой строки гимна (ниже приводится схема для сочетаний согласных фонем как относительно более простая и наглядная):

*dw-tr… *dw-n… *dw-r… *dw-r…

 Если приведенные выше этимологии верны, в тексте первоначально была представлена этимологическая фигура, формально сходная с древнегреческой (в противном случае речь может идти об анаграмме, связавшей  неродственные, но созвучные корни).

Открытия последних лет подтвердили наличие развития значений по тому же типу, что и в романском , древнепрусском и греческо-армянском также и в южно-анатолийском (лувийско-ликийском). От числительного «два», представленного в иероглифич. лув.tuw-, лик.Б (милийск.) tbi, А kbi (с развитием *dw->*kw-, отмечаемым и в южно-анатолийской форме индоевропейского названия «дочери») образовано лув. иероглифич. и клинописн. kuwaya- «бояться»[36] (клинописная лувийская форма засвидетельствована в качестве заимствования, помеченного «глоссовым клином» в хеттских текстах Нового Царства). Из лувийских производных от этой основы наибольший интерес представляет существительное ku-wa-ya-ta «страх» (форма с глоссовым клином), точно совпадающая с авест. dvaēq ā «угроза» (yehyā mā āiq iš dvaēq ā “cuius me= mihi pernicies minatio”). Это последнее соответствие дает основание предположить существование производного *dw(e)y-(o)t- «страх» еще в предыстории хотя бы этих двух  индоевропейских диалектов[37]. Поэтому предполагаемое семантическое развитие можно отнести к раннему периоду истории всей этой семьи  языков.

Из неиндоевропейских языков (предположительно отдаленно родственных индоевропейским) наиболее отчетливо связь числительного «два» с обозначением  сомнения и страха обнаруживается в афразийском. Все три значения представлены в древнеегипетских и коптских производных от этого числительного[38]

Если и нет еще оснований считать такое развитие универсальным, все же оно встречается достаточно часто.

ЛИТЕРАТУРА

Абегян, М. 1948 История древнеармянской литературы. Ереван, 1948.

Анненский, И.Ф. 1990 Стихотворения и трагедии. Библиотека поэта. Изд.3. Л.: Советский писатель: Лен. Отд., 1990.

Анненский, И.Ф. 1992 Кипарисовый ларец. Составитель, автор вступительной статьи и примечаний Н.А.Богомолов. М.: А/О «Книга и бизнес», 1992.

Апресян, Ю.Д. (рук.) 1997- Апресян, Ю.Д., О.Ю. Богуславская, И.Б.Левонтина, Е.В.Урысон, М.Я.Гловинская, Т.В. Крылова. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск. Под общим руководством  акад. Ю.Д.Апресяна. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.

Ахматова, А.А.  1990 Сочинения, т.1-ый. Стихотворения и поэмы. М.: Панорама,1990.

Белый, Андрей 1995 Воспоминания о Блоке. Собр.соч. М.: Республика, 1995.

Бенвенист, Э. 1974 Проблемы общей лингвистики. М.: Прогресс, 1974.

Гамкрелидзе,Т.В., Иванов, Вяч.Вс. 1984 Индоевропейский язык и индоевропейцы, т. I I, Тбилиси: изд. Тбилисск. Ун-та. 1984.

Гаспаров, М.Л., Корецкая, И.В. (отв.ред.) 1993 Русская поэзия Серебряного века. 1890-1917. Антология. М.: Наука, 1993.

Гроссман, Василий 1998 За правое дело. Роман. Собр. соч., т.1. М.: Вагриус. Аграф, 1998.

Иванов, Вяч. Вс. 1967 Заметки  по сравнительно-исторической индоевропейской поэтике.- To Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of his Seventieth Birthday, The Hague- Paris: Mouton, pp. 977-988.

Иванов, Вяч. Вс. 1983 Выделение разных хронологических слоев в древнеармянском и проблема первоначальной структуры текста гимна Вахагну.- Историко-филологический журнал,  1983, № 4 (103), С.23-43, 36-37

Иванов, Вяч. Вс. 1996 Из заметок о праславянских и индоевропейских числительных.- Руссистика. Славистика. Индоевропеистика. С. к 60-летию А.А.bЗализняка. С. 704-726. 711-712.

Иванов, Вяч. Вс. 1998 Избр. Тр. по семиотике и истории культуры. Т. I . М.: Языки русской культуры. 1998.

 Иванов, Вяч.И. 1995 Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Кн. 1-2. Новая Библиотека поэта. СПб: Гуманитарное агенство «Акалемический проект», 1995.

Кока, Г.М. 1958 Стихотворение «К бюсту завоевателя».- В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. I I. М.-Л.: изд. АН СССР, 1958, с. 324-333.

Лотман, Ю.М. 1995 Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки 1960-1990. «Евгений Онегин». Комментарий. СПБ: «Искусство-СПБ», 1995.

Марр, Н.Я. 1927а - Предисловие.- В кн. [Марр (ред.)] 1927, c. V- X I I I .

Марр, Н.Я. 1927б – О числительных (К постановке генетического вопроса).- В кн. [Марр (ред.)] 1927, c. 1-96.

[Марр, Н.Я.] 1927 [(ред.)- на титульной странице не обозначен] Языковедные проблемы по числительным. Сб.статей. Л.: издание Института литератур Запада и Востока при Ленинградском Государственном Университете. 1927.

Пушкин, А. С. Соч.- Полн. Собр.соч. Т. I-XVII. М.-Л.: изд. АН СССР, 1937-1959.

Сорокин, Ю.С. (ред.)1991 Словарь русского языка XVI I I в. Вып. 6 (Грызться- Древный). Л.: Наука, Лен. Отд., 1991.

Срезневский, И.И. 1893-1912 Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам. Т. I- I I I и Дополнения (в фотомеханическом переиздании 1958г. включены в т. I I I при сохранении особой пагинации). СПб: Типография Императорской Академии Наук, 1893-1912 (переиздание: М.: изд. Иностранных словарей, 1958).

ТопоровВ.Н. 1975 Прусский язык. Словарь. A-D. М.: Наука, 1975.

Федоров, А.В. 1990 Иннокентий Анненский- лирик и драматург.- В кн.: Анненский 1990, с.5-50.

Черных, П.Я. 1993 Историко-этимологический словарь современного русского языка, т.1-2 .М.: Русский язык, 1993.

Эйдельман, Н.Я. 1987 Пушкин. Из биографии и творчества.  М.: Художественная литература. 1987.

Artaud, A. 1938 Le theâtre et son double. Paris: Gallimard, 1938.

Blažek, V. 1999 Numerals. Comparative-etymological analysis and their implications. Opera Universitatis Masarikianae Brunensia Facultas Philosophica.Brno: Masarykova Universita, 1999

Chantraine, P. 1990 Dictionnaire étymologique de la langue grecque. Histoire des mots. T.1-2. Paris:éd. Klincksieck, 1990, p.256

Cushing F. 1892 Manual Concepts: A Study of the Influence of Hand-Usage on Culture Growth // American Anthropologist. 1892. Vol. 5. № 1. P. 289—317.

Cushing F. H. 1990 The Correspondence and Journals 1879—1884. Cushing at Zuni / Ed. Jesse Green. Albuquerque: University of New Mexico Press, 1990.

Černý, J. 1976 A Coptic Etymological Dictionary. London, 1976.

Dumézil, G. 1985 Heur et malheur du guerrier. Paris: Champs/ Flammarion, 1985.

Eichner, H. 1992 Anatolian.- In: Gvozdanović 1992, pp.29-96.

Ernout, A., Meillet, A. 1994 Dictionnaire étymologique de la langue latine. Histoire des mots. Retirage de la 4 éd. Paris: éd. Klincksieck, 1994.

Gvozdanović, J. (ed.) 1992 Indo-European Numerals. Trends in Linguistics. Studies and Monographs, ed. W.Winter. Berlin-New York: Mouton-de Gruyter, 1992. 

Hawkins, J.D  2000 Corpus of Hieroglyphic Luwian Inscriptions. Vol.1: Inscriptions of the Iron Age. Parts 1, 2,3. Studies in Indo-European Languages and Cultures, New Series, 8.1, ed. R. Gusmani, A.Morpurgo-Davies, K.Strunk, C.Watkins. Berlin and New York: Walter de Gruyter, 2000.

Ivanov, Vyacheslav V. 2002 Notes on the Corpus of Hieroglyphic Luwian. Review Article of Hawkins 2000. – Indo-European Studies Bulletin, vol.10, N 1, February-March 2002, pp. 1-17 .

Knobloch, J . 1961. Zu armenisch erkin‘Himmel’, erkir‘Erde’.- Handes Amsoria (Wien), 1961, N 10-12, Sp.541-542.

Lehmann, W. 1986 A Gothic Etymological Dictionary. Leiden: E.J.Brill, 1986.

Russell, J.R. 1982 Zoroastrian Problems in Armenia: Mihr  and Vahagn.- IN: Classical Armenian Culture, ed. Th.J. Samuelian, 1982.

Pisani, V. 1951 Uxor. Ricerche di morfologia indo-europea.- Miscella nea Giovanni Galbiati.I I I. Milano.

Schindler, J. 1975 Armenisch erkn, Griechisch οδύνα, Irisch idu.- Zeitschrift für vergleichende Sprachwissenschaft, Bd. 89, 1975.

Seebold, E. 1999 (bearb.) Kluge , Etymologisches Wörterbuch der  deutsche Sprache. 1999. Berlin- New York: Walter de Gruyter, 1999.

Sethe, K. 1918 Ein altägyptischer Fingerzählreim.- Zeitschrift für ägyptische Sprache. Bd. 54, 1918, SS.16-39.

Spelke, E.S., Tsivkin, S. 2001 Language and Number: a training Study.-

Cognition, 78 (2001), pp.45-88.

Watkins, C. 1995 How to kill a Dragon. Oxford: Oxford University Press, 1995.