В седьмой книге «Государства» Платон для наглядности изложения мыслей о существовании души и познания вещей излагает «миф о пещере». И здесь мы отметим две вещи: уже в самом начале Платон говорит об уподоблении («человеческой природы в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию ... »), а в непосредственно за изложением следующем «автокомментарии» - разграничивает область, охватываемую зрением и область умопостигаемого. И это бы хотелось отметить особенно, потому что Хайдеггер в своем истолковании мифа, как нам кажется, несколько смещает фокус и проецирует вот это «зримое» (и весь круг понятий, проблем, с этим связываемых и из этого выводимых) на всё пространство рассуждения Платона.

Вот что говорит Платон в этом «автокомментарии»: «Это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, — это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль — коль скоро ты стремишься ее узнать, — а уж богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага — это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она — причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама — владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни». Скажем дополнительно, что это разделение «зримого» и «умопостигаемого» Платоном может (предположим) допускать истолкование «зримого» как аналитически воспринимаемого, расчленяемого этим зрением, соотносимого по разным качествам с уже известным; в то время как «умопостигаемое» может быть как-то схватываемо сознанием, сразу и нераздельно, в целостном и таком едином восприятии.

***

В «Учении Платона об истине», разбирая подробнейшим образом «притчу» о пещере, Хайдеггер делает несколько далеко идущих выводов. И, прежде чем обратиться к ним, скажем несколько слов о его «методе». Хайдеггер, и это, безусловно, нескоторое упрощение и схематизация, берет слова и среди значений углубляется в самые глубокие. Затем он вытаскивает их на поверхность и предъявляет взору с таким, как нам кажется, подтекстом: «вот это-то и есть правильное в данном случае».

Хайдеггер выделяет два аспекта притчи: описания трех пространственных положений «узников» (и расположение соответствий: теней и повседневного опыта, вещей и идей, Солнца и Блага) и совершаемые здесь действия. Второе для Хайдеггера более существенно. Действия эти заключаются в переходах узников «из – вовне» (в два этапа) и «снаружи обратно внутрь».

Вещи, созерцаемые вне пещеры соотнесены с понятием «эйдос», «идея». Или «вид» по-гречески, – говорит Хайдеггер, и разворачивая это понятие, на нём строит свою интерпретацию. Зрение и правильность взгляда в такой ситуации становятся важными характеристиками и состояний и происходящих здесь процессов.

Составляющая любого перехода – ослепление: нарушение привычного положения вещей и хода событий, изменение обычного поведения, разрушение «расхожего мнения». Такое состояние каждый раз некомфортно: любые резкие изменения требуют привыкания и тела и души, а также терпения и усилий – в преодолении. Это терпение и усилия именуются «образованием» («пайдейя» – как объясняет Хайдеггер, – руководство изменения человека в его существе).

Размышляя об этих изменениях и переходах, прежде всего возникает вопрос о том, кто является инициатором этих первых двух движений (движения головы к огню и движения из пещеры наверх): «Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света...» (кто снимет? и кто заставит? и с какой целью? При том, что строкой выше Платон говорит «Если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное...») То есть, перед нами, возможно, не собственная инициатива узника вырваться из заточения, но свидетельство того, что, допустим, он будет освобожден.

Дальше – несколько странно: Хайдеггер, объясняя суть образования, пишет о развертывающем формировании, исходящем из некоего прообраза. Значит, в душе уже было, что развертывать? Или где же оно раньше лежало? Эти движения – образование. Суть этого образования состоит, по Хайдеггеру, не в том, чтобы загрузить душу, но «подлинное образование захватывает и изменяет саму душу». Здесь возникают и другие вопросы: если в человеке есть этот прообраз - в соответствии с которым движется и «образовывается» душа, то где он сокрыт? Что служит стимулом к его извлечению и стремлению к свету? Для того, чтобы к чему-то стремиться, необходимо иметь представление о том, к чему ты стремишься. Получается какой-то замкнутый герменевтический круг, где явно не хватает какого-нибудь Бога, совершающего божественный пинок под зад.

***

Итак, Хайдеггер говорит, что притча о пещере «рисует существо образования» и излагает «учение» Платона об истине, в котором здесь происходит одно весьма существенное изменение. Как нам кажется, Хайдеггер, подходит к притче со своей уже готовой мыслью: «перемена в существе истины». И используя, в частности, этот свой метод «этимологического восхождения», Хайдеггер удобным себе образом пролагает пути и сплетает связи между мыслями Платона.

Вот, например, он сплетает «образование» и «истину» в сущностном единстве. Говоря о движении узников из пещеры вовне: «Пайдейа – обращение всего человека … из круга ближайших вещей … в область, где является сущее само по себе». Для обозначения истины Хайдеггером используется слово «непотаенное». «То, что для человека является непотаенным, род этой непотаенности должны перемениться» – пишет Хайдеггер. Соотносит свое «непотаенное» с греческим «алетейа» и с «это слово переводят как истина». И далее говорит о традиционном в западном мышлении понимании истины как соответствия.

И тут у нас возникает еще один вопрос. Точнее два. Во-первых, даже если пытаться смотреть на греческие тексты «по-гречески» - как это декларирует Хайдеггер в «Изречении Анаксимандра»: «необходимо, чтобы еще до перевода наше мышление было пере-ведено к тому, что сказано по-гречески», то невозможно ведь отделить и извлечь из собственного сознания все те позднейшие («послегреческие») мысли и их расположения, – всё то, что в течение времени существования западного мышления там возникало, укоренялось, прорастало, сплеталось и каким-то образом плодоносило.

И во-вторых, если говорить об истине как соответствии (в западной, в смысле последующей, традиции), и даже если вцепиться во фразу «род этой непотаенности должен перемениться», то возникает следующая подозрительная мысль:

В каждом месте существует своя истина. Люди в пещере «принимают за непотаенное» тени; взор, освобожденный от плена теней, видит то, что «непотаеннее» или «более непотаенное»; вовне пещеры взгляду является «подлинное непотаенное» или «непотаеннейшее». И везде, кстати, Хайдеггер фокусируется на этом явлении взгляду, очевидности, показанности воспринимающему. Задача теперь – в направлении взора, а проблема – в трудности перевести взгляд, переменить оптику, переключить внимание, переместить точку наблюдения, – всё это требует усилия. И каждый раз получается, что эта истина истинна, и исходя из этого, возникает соблазн допустить, что истина множественна. Или многогранна. И, в общем, если говорить об истине как соответствии, это теперь становится совсем не сомнительно, а вполне адекватно. И очень дружественно выведет нас на ту точку, где, по Хайдеггеру, у Платона происходит изменение существа истины.

Перед выходом на эту точку, Хайдеггер делает еще несколько существенных замечаний. О новоевропейских интерпретациях, точнее, смысловых смещениях и переходах: Добро => нравственное добро (нравственный закон) => ценность. Идея => (новоевр.: «субъективное представление»). Идея «добра» – в новоевропейской интерпретации представляется «высшей». Отсюда вполне возможна мысль о некоей иерархической системе и упорядоченности (некой структуре). «По-гречески» же, как считает Хайдеггер, «идея» этой иерархии не предполагает: «то, что для чего-либо годно и делает другое к чему-либо годным»; «идея всех идей, по выражению Платона, – состоит в том, чтобы делать возможным явление всего присутствующего во всей его зримости».

По Хайдеггеру, суть притчи в «воцарении идеи над алетейей»: «существо истины не развертывается как существо непотаенности из его собственной бытийной полноты, а перекладывается на существо идеи ... утрачивает непотаенность как основную черту».

Ну и наконец: переход от одной стадии к другой состоит в исправлении взгляда. Изменение существа истины, по Хайдеггеру, заключается в следующем: из «основной черты самого сущего» она становится «характеристикой человеческого отношения к существующему». Вместо «непотаенности» – «правильность». Т.е. происходит переход от истины, самой по себе, к истине как правильно высказанному представлению. «Из непотаенности сущего в правильность взгляда» – становится господствующей для всей западной мысли. Происходит переход от того, что познается, – к тому, как познается.

Проблема в том, по Хайдеггеру, что о изначальном существе истины (которое, судя по этому его рассуждению, существует) «еще не спрошено», и она пребывает в скрытом, потаенном состоянии. Ибо запрос еще не сформулирован. И здесь у нас возникает еще один вопрос: кто говорит или кто будет говорить? кто формулирует этот вопрос и как он его формулирует? И здесь либо как-то совсем должны измениться взаимоотношения субъекта и того, что ему вне-положено (и если оно вне-положено, то либо воспринимается зрением, либо схватывается умом), либо запрос этот не имеет смысла.

***

Итак, если попытаться обобщить изложенное выше, то наиболее существенными представляются следующие соображения. Хайдеггер, анализируя «миф о пещере» Платона, главную задачу (и скрытый, но извлекаемый Хайдеггером смысл) этого повествования видит в изменении существа истины. Метод этого изменения, по Хайдеггеру, заключается в исправлении взгляда (в связи с чем возникает мысль, что от правильности взгляда зависит всё). И истина теперь превращается в правильность восприятия и высказывания. Соответственно изменяется и «место» истины: как «правильность взгляда» она сдвигается от характеристики существующего к характеристике человеческого отношения к существующему. В то время как мысли Платона, на наш размышляющий взгляд, могут быть интерпретированы как свидетельствующие о возможностях разных типов познания, существующих в разних типах «местоположения» познающего. Все это идеи о мире умопостигаемом и мире видимом и соответствующих им типах познания, - и о возможностях (или даже – необходимостях, если хочешь правильно мыслить) перехода из одного в другой.