Книжная полка РАШ: рецензии

Купить новые телефоны, копии cartier для женщин.
Используются технологии uCoz
Сборник статей известного поэта и теоретика литературы Михаила Айзенберга состоит из работ, написанных на рубеже двух тысячелетий. Достаточно разножанровые статьи образовали единство, в котором размышления Айзенберга о культуре второй половины прошлого века зазвучали более глубоко и полно. И эта целостность определяется концентрацией мысли автора вокруг одной, наиболее важной проблемы: как вообще возможна сама культура после десятилетий безвременщены, тотального эксперимента по обесчеловечиванию человека, лишению его возможности думать и говорить.
И дело даже не в том, что мы утратили некую избыточную бесполезную роскошь – иссякла возможность просто человеческого живого слова (пределом которого, наверное, и является поэзия). Даже элементарная номинация подручных вещей оказывается проблематичной. Гнилую капусту нельзя назвать «гнилой капустой», ведь Партия неустанно печется о народе, следовательно, гнилой капусты в Советском Союзе по определению не может быть.
И как раз здесь обнаруживается насущность, даже прагматичность поэзии. Поэзия призвана склеить своею кровью разорванную связь слов и вещей, чтобы мы сумели выйти из топкого болота недомыслей и недослов, в котором «дьявол играет нами» (М.К. Мамардашвили).
Каким образом возможно невозможное? М. Айзенберг пытается ответить, соединяя философскую рефлексию, анализ общих тенденций литературного процесса и моментальную реакцию на поэтические события. Обобщения, которые имеют склонность скучать и заставлять скучать, но без которых невозможна теория, подкрепляются богатым фактическим материалом. Этим определяется состав книги, включающей как теоретические статьи, так и рецензии газетного формата.
Ответ получается, прежде всего, апофатический. На выжженной земле, вне каких бы то ни было поэтических механизмов, гарантирующих лишь холостой ход языка, производящий симулякры, поверх всех границ поэт чудом обретает слово, которое мы лишь интуитивно опознаем как «живое». Дать катафатический ответ сложнее, но сама поэтическая практика второй половины ХХ (в фокусе внимания Айзенберга три направления: конкретная поэзия, концептуализм и «филологическая школа») века дает ряд ответов.
Конкретизм устраняет оценки и эмоциональные реакции автора, превращает его в фиксатора «положения вещей» и подслушанных наивных высказываний людей, укорененных в скудном бытии. На такой прием еще в двадцатые годы вынуждался И. Бабель, то и дело наталкивающийся на бессилие его мастерства отразить то, как вагон с семьями рабочих сорвался с баржи, в то время как безграмотная речь старухи становится адекватной абсурду происходящего.
Концептуализм вполне вписывается в общую парадигму культуры ХХ века: инструмент наблюдения становится не менее важным, чем результат, именно организация пространства эксперимента определяет его итог. Концептуалисты тематизируют сам механизм языка и правила игры. Художественный объект может быть нарочито беден содержательно, отвращая (в буквальном смысле, как писсуар М. Дюшана) от себя зрительское внимание в сторону каркаса, организующего восприятие. Таким образом, открывается остающееся скрытым в рамках любой разновидности реализма – работа языка с ее сбоями и удачами.
Для «филологической поэзии» характерна «закрытость», она напоминает фрагменты священных текстов, завораживающие своей таинственностью. Но это первая, обманчивая реакция. Вооружившись словарем и приложив собственные усилия, герметическое произведение вполне можно разгадать, пусть даже не до конца. Личное сотворчество и тяжелый труд актуализации культуры формирует тип читателя, отличающегося от «глотателей газет»: не скользящего по поверхности слов, превращающихся в пустую болтовню, а стремящегося осуществить то напряжение, которое было сделано поэтом, и таким образом заново возродить смысл.
Хронологически ограниченный, но содержательно эвристичный материал книги Айзенберга заставляет задуматься и о том, что выходит за тематические пределы книги – о ситуации XXI века. Ровесников Айзенберга заставили забыть почти все, но они помнят, что нечто важное забыто. Эта фантомная боль свидетельствует о наличии воображаемого органа в отсутствие реального. Если нет руки, но остается ее функция, то рукой могут стать нога, зубы. Generation next не помнит и этого. Для него Аушвиц, после которого непонятно, как писать музыку, это, должно быть, гениальный немецкий маэстро, которого невероятно сложно (но можно) технически превзойти (реальный эпизод из педагогической практики Ольги Серебряной). На «празднике непослушания» разрешено любое выражение своей природной уникальности (как уникален каждый из бесчисленных листьев), но именно потому проблематично выражение личное. Однако эта проблема оказывается для молодых литераторов проблемой-невидимкой. И поэтому репрезентативная публикация статей Айзенберга, рассеянных по периодике, становится особенно актуальной и направленной в будущее.

Айзенберг М. Оправданное присутствие: сборник статей. М.: Baltrus; Новое издательство, 2005. – 212 с. ISNB 5-98379-025-0

[Полная авторская версия рецензии, опубликованной в "Книжном обозрении", №18-19, 2006]

Автор рецензии: Константин Бандуровский